По-моему, Константин Крылов совершенно блестяще объяснил комплекс неполноценности нынешних советских по отношению к хрустящей французской булке и благоговение в перемешку с тем же комплексом неполноценности по отношению к колбасе, и вообще вскрыл некоторые фундаментальные основы советского менталитета и цивилизации. Выделил наиболее важное.

***

Советский – это «который против богатых» (напоминаю, что официальной целью большевицкой революции было именно уничтожение богатых – прежде всего финансово, но вообще-то обладателей любого капитала, включая культурный.) То есть это человек, ненавидящий тех, кто сам хорош и живёт хорошо. При этом сам он – мразь, хорошо жить он тоже неспособен, и знает за собой это. Он хочет именно того, чтобы все жили плохо, погано, говняно. Он ненавидит богатых, он ненавидит образованных, он ненавидит знатных, и, в конечном итоге, он ненавидит СЫТЫХ. (Как советские выражаются – «сытеньких».) Разумеется, это не мешает ему самому жрать в три глотки, но ведь сытость – это прежде всего психологическое состояние. Благородный человек может умирать от голода, но вести себя как сытый. Советский человек может лопаться от жира, но он всегда будет ощущать неутолимый голод, даже физический (на самом деле психологический).

Поэтому для советского человека еда – это нечто сверхважное. И именно символы, связанные с едой, его страшно возбуждают, нервируют, будируют.

В настоящий момент таких символов два. Это Колбаса и Булка.

Колбаса – это символ эмиграции, символ тех, кто выбрал лучшую долю и не стал подыхать в советско-постсоветском говне. Разумеется, о большинстве тех благ, которые эти люди получили за границей, совок не имеет никакого представления. Но вот то, что за границей есть еда, и она вкусная – это он очень хорошо понимает. Символом этой вкусной еды является для него, конечно, не какой-нибудь там лангуст (советскому такое и не положено понимать), а самое вкусное, что совок когда-либо едал: КОЛБАСА. О, колбаса! Это предельная точка пищевого блага, которую советский человек вообще способен воспринять. Соответственно, эмиграция для него – «колбасная». Колбаса – символ Заграницы, одновременно почитаемой (потому что там живут Иностранцы, истинные хозяева совков) и ненавидимой - потому что там прячутся беглецы из советского ада, проклятые колбасные эмигранты.

Но как не ненавидима Колбаса, ещё больше они ненавидят Булку – разумеется, Французскую. Случайно появившаяся в песенке, Булка буквально переломала и перепахала им мозги. С чего бы? Да потому что случайная фразочка «хруст французской булки» оскорбляла сразу несколько советских святынь, и оскорбляла очень удачно.

В уродливом советском сознании, низведённом советскими голодоморами, блокадами и лагерями на уровень какого-нибудь пятнадцатого века, «хлеб всему голова». Дрянная, дешёвая еда бедняков, до сих пор пользуется у несчастных советских уродов особым почтением, это Главная Пища – за что их, впрочем, можно извинить, они всю жизнь проломались буквально «за хлебушек». Однако «французская булка» - это хлеб «праздничный», и к тому же «заграничный» (она же «французская») и «буржуазный» (другое название этой булки – «городская»). Это УЖЕ бесит. А то, что её можно вот так свободно ломать - в Белом Мире хлеб не режут ножом, а именно ломают, как, впрочем, и в Белой России (достаточно посмотреть на этимологию слова «ломоть» или «преломить хлеб») – советских выбешивает: кто ломает хлеб, тот непочтительно относится к крошкам, а советский должен языком слизывать каждую крошку. В военное время хлеб резали не то что ножом, а ниткой – чтобы черняшка со жмыхом не крошилось. Поскольку же именно военное время – то есть голодовка, каторжный труд и близкая смерть за плечами – и есть норма жизни совка, он не может перенести саму мысль, что хлеб может быть белый, с корочкой, и его можно и нужно ломать руками. (Кстати: советским пищевым калекам гебешники даже псевдорусские пословицы придумали: «кто ломает хлеб – тот судьбу ломает» и тыры-пыры.)

***